Зарик, открой окно. Там, за окном – апрель, сшитый из детских снов, резаных вен и потерь. Да не смотри ты так, долу стыдясь глаза. Холод, на алых губах снег со стекла окна.
Я так устала, а ты? Я не боюсь, а ты? Лживых слов маята, или больниц лифты…
Штопай. Зашей. Болит. Ноет. Совсем одна.
Ты не моли – решай. Только не плачь, давай.
Ты говори. Говори. Я перебью лишь в одном....

Рада, что теперь у меня есть ты — мой Дневник. Думаю, что мы с тобой станем хорошими друзьями.

Как меня измучали эти кошмары, я так хочу спать днём, что хожу пошатываясь, как от ганджи. Но приходит новый вечер, когда я могу прилечь на диван, чтобы не орали «лентяйка», и снова не сомкну глаз. Ничего, сегодня «они» уходят пить водку к соседям, я останусь в няньках с «их» внучкой. Тогда я тоже смогу поесть не стесняясь, и поспать. И если «их» долго не будет, то никто не будет меня мучать упрёками и стыдить, то и мои сны станут не такими мрачными.

Один из кошмаров был особенно страшным, и я проснулась вся в слезах, тут же испугалась, что мой плач может кто-то услышать. 
В моем сне маминым голосом говорил чужой человек — и я так перепугалась, что от страха не могла пошевелиться.
Мне снилось, как я иду в лесу мимо озера, а ветер такой сильный, что прямо с ног сбивает, но почему-то только возле меня. Жара. Ветер. И в десяти шагах от меня этот человек с длинными волосами и огромными волосастыми ручищами. Такими ужасными и грубыми. Он все время протягивал их ко мне. Борода его не колыхалась от ветра, потому что ветер дул только на меня. Кончики его больших пальцев были черны, как уголь. Он, не переставая, описывал ими круги в воздухе, а руки подбирались ко мне все ближе и ближе. Несмотря на весь свой страх, я продолжала медленно двигаться ему навстречу. Это происходило как бы помимо воли.
— У мена твоя кошка, — произнес он.
Я пыталась сказать ему, что мне хочется поскорее пойти домой вместе с кошкой, я не могла произнести ни звука. Тут он вдруг поднял руки высоко-высоко, и мне показалось, что он растет прямо на глазах, превращаясь в настоящего великана. И по мере того как его руки тянулись вверх, я чувствовала, что между моих ног полыхала какая-то ужасная жара. Именно жара, а не просто тепло. Меня прямо жгло, так что пришлось раздвинуть ноги, чтобы хоть немного остыть. И чтобы, наконец, перестало так жечь. В. этот момент мои ноги сами собой начали раздвигаться, как будто хотели оторваться от тела. Я испугалась, что сейчас умру, а никто и не узнает, почему. Я хотела не дать им оторваться, но они так горели, что у меня ничего не вышла. Тогда этот человек взглянул на меня, и улыбнулся своей жуткой улыбкой, и проговорил маминым голосом: «Ко мне ты придешь…» Я снова попыталась ему ответить, но опять не смогла. Попыталась шевельнуться, но тоже не смогла. И я проснулась.

Иногда во время сна я чувствую, что пропала — мне так страшна. Но сейчас, когда пишу о этом, я вовсе не нахожу его таким уж страшным. Может, теперь я буду записывать свои сны и перестану их бояться.

Весь день от недосыпания я ничего не соображала. Голова болит, словно схожу с ума: каждый раз, когда проходит кто-то рядом, я тут же вскакивала с места. Конечна я не сумасшедшая, но мне казалось, что я еще продолжаю видеть свой сон. Отчетливо он мне не запомнился. Все, что осталось в памяти, так это нависшая надо мной беда — из-за того, что я не выдержала одно предназначенное мне странное испытание: я не могла сделать. Больше я ничего не помню — и, Слава Аллаху.

Я так устала ждать, когда же я, наконец, настанет день, и я буду… я смогу… и сделаю это.

Поговорим с тобой завтра, мой Дневник. Сейчас я слишком устала


Зарема.

Возле дома давно расцвели мои цветы. Но дом мой сейчас очень далеко и я даже не знаю, когда увижу его. Да и увижу-ли теперь вообще. После того, что случилось с сестрой, я не могу вернуться туда. Боюсь, что кто-нибудь узнает о… Но сейчас я не хочу даже думать о этом. Сейчас Россия, угол в тёткином доме, где вся жизнь — телевизор с двумя программами и окно за которым грязь и снег. Но теперь у меня будешь ты — мой Дневник. С тобой я смогу дружить и что-бы мне не было так плохо и одиноко, я буду тебе рассказывать все обо мне и моей семье. Тебе я буду доверять больше всех. Обещаю рассказывать все, что произойдет, все, что я чувствую, все, о чем мечтаю. И все свои мысли до единой. Есть вещи, которыми я не могу поделиться ни с кем. Обещаю делиться ими с тобой.

Сегодня все было так, как я хотела: даже крики тётки с утра о том, что я «сижу на её шее» не были такими обидными. Мне пообещали дать работу. Пусть и не такую, на которой должны работать девочки, но я очень надеюсь, что смогу получить хоть немного денег. А ещё, может быть, найду там подругу, а то кроме кошки больше не с кем поболтать.

Я должна на минутку прерваться. Помыть «их» тарелки… (Как «они» жрут такой жирный суп из свиньи!?)  Все тебе расскажу, как только вернусь!


С любовью, Зарема.